Угольпром: от безопасности к сверхприбылям
Июнь 26th, 2018
Беспорядки в Междуреченске, вспыхнувшие после аварии на «Распадской», напомнили многим о знаменитых забастовках шахтеров Кузбасса 1989 г. О том, как с тех пор поменялось положение шахтеров и их отношения с властью, «Маркеру» рассказал первый губернатор Кемеровской области Михаил Кислюк, в прошлом один из лидеров стачечного движения.
— Можно ли провести какую-то параллель между тем, что было в 1980-х, 1990-х, и сегодняшним днем? Как изменилась ситуация с безопасностью на шахтах?
— В 1980-х и 1990-х шахтеры требовали улучшения социальных условий, сейчас прибавились требования безопасных условий труда. Как ни странно, в СССР система безопасности на шахтах была гораздо лучше, чем сейчас. И она проработала почти до 2000 г. Потом ее сознательно смяли. Она мешала получению сверхприбыли и требовала серьезных финансовых вложений — на организацию системы проверок, приобретение необходимого современного оборудования, нормальную заработную плату людям, которые этим занимаются.
Если говорить про 1980-е, в то время был Госгортехнадзор СССР. Он имел самостоятельный статус, и даже Николай Рыжков не мог напрямую ему приказывать. Они реально осуществляли надзор. А сейчас инспектор получает зарплату у владельцев предприятий. В результате не соблюдаются элементарные правила безопасности. К примеру, система безопасных условий труда предполагает доставку специальной пыли на выработки. Она играет роль искрогасителя. Сейчас ее завозят в количестве 15–18% максимум. Раньше еще была система предварительной дегазификации. Перед началом горных работ бурили скважины и просто откачивали метан. Сейчас это уже практически не делается.
В 1990-е роль прежнего Министерства угольной промышленности, но с ограниченным набором функций выполнял «Росуголь».Государственная компания, создана в апреле 1993 г., осуществляла коммерческое управление госпакетами акций подавляющего большинства угольных компаний России Одной из его главных задач было обеспечение безопасных условий труда. Так что был еще и отраслевой контроль — помимо Росгортехнадзора, системы общественных инспекторов, инспекции профсоюзов.
— Почему в конце 1980-х шахты требовали отдать в частные руки, а сейчас просят передать под управление государства?
— Мы тогда не в частные руки требовали шахты отдать — еще не очень понимали, что это такое, — а просили дать шахтам экономическую самостоятельность. Я был одним из авторов этих требований. Предприятия должны самостоятельно работать с финансами, со сбытом, чтобы повысить уровень доходов. С экономической точки зрения под госконтроль отдавать предприятия бессмысленно. Но если с жизненной, практической…
Вы поймите, если шахтер видит, что один владелец живет в Лондоне и до него не достучаться, а второй, реальный, владелец — как Геннадий Козовой — самоустранился от оперативного управления и назначил директором человека типа Волкова, у которого властных полномочий практически нет, и подсунул его председателю правительства в качестве козла отпущения… Шахтеры же понимают, что это безвыходная ситуация. Под государственным управлением можно хотя бы потребовать возвращения системы Росгортехнадзора в новом каком-то качестве. От государства они могут какой-то помощи попросить, а от владельцев — нет. Кто-то из владельцев, которые обязаны подобрать профессиональный надзор, обеспечить его финансами и техническими ресурсами, что-то делал? Козовой? Абрамович?
— Какую роль играли Козовой и Вагин в 1989-м, когда «Распадская» тоже участвовала в забастовках?
— Они тогда высоких должностей не занимали. Гена Козовой, кажется, был начальником горного участка. В забастовке ни Козовой, ни Вагин участия не принимали. Заняли нейтральную позицию, неактивную. Они предпринимали активные действия позже — в приватизации шахты, в получении сверхприбыли.
— А как вы оцениваете действия Тулеева тогда и сейчас?
— Он всегда был очень умным и гибким человеком. В 1989-м Тулеев сразу пришел к нам, наладил деловой контакт. И даже профинансировал выход первой свободной рабочей газеты — «Наша газета». Правда, попросил тогда нашей поддержки на выборах в народные депутаты. И одновременно он выступал на всяких разных трибунах и говорил, что шахтеры — бандиты и преступники. Но он, по крайней мере, вел с нами диалог и даже помогал.
А сейчас, мне кажется, он особо не вникает в дела. Есть только попытка выгородить собственников и себя — это инстинкт самосохранения. С него же никто не спрашивает. Если бы спрашивали, он бы себя по-другому вел.
— Как бы вы охарактеризовали действия тандемов Горбачев–Рыжков, Ельцин–Черномырдин и Медведев–Путин в отношении шахтеров?
— Горбачев недооценил профессиональную подготовку Рыжкова. Действия этого тандема носили несогласованный характер. Я встречался с Рыжковым. Он выслушивал нас, адекватно все понимал. Программа Fata,Целевая региональная программа технического перевооружения сельского хозяйства Кузбасса. Названа по наименованию итальянской компании–поставщика оборудования и техники когда Кузбасс самостоятельно обеспечивал себя продовольствием, — это его заслуга. И развитие инфраструктуры Кузбасса произошло при его помощи. А Горбачев… Его легко «разводили» — он принимал какие-то делегации псевдошахтеров, которые давали ему ложную информацию, он и реагировал неадекватно.
Что касается второго тандема, то там ситуация была похожая. В Междуреченске в 1992 г. тоже была тогда авария — шахта Шевякова взорвалась. Я уже тогда был в Москве депутатом Верховного совета. Черномырдин меня нашел, сформировал бригаду, возглавил ее. На следующий день после аварии мы вылетели в Междуреченск, были на месте, поговорили с каждой семьей. Никто не пиарился — нас никто не видел и не слышал. Мы тогда наметили целую систему мер обеспечения безопасности условий труда, провели несколько совещаний. Впрочем, тогда еще советская система неплохо работала — ничего особенно менять не нужно было.
Нынешний тандем… Я обрадовался, узнав, что председатель правительства вылетел на аварию. Все эти 10 лет говорили, что шахтеры негодяи — портят оборудование, вот шахты и взрываются. Ведь невозможно без ведома начальства повлиять на работу датчика. Значит, было негласное указание: давайте, ребята, угля, а мы тут прибыль будем получать. Может быть, сейчас начнутся какие-то сдвиги. Впрочем, реакция уже неадекватная: собственников-то не наказывают.
— А в 1990-е собственников наказывали?
— Да не было таких прецедентов, таких аварий. Вот в Кемеровской области тогда почти все владельцы предприятий были коренные кузбассовцы. Они от ответственности не уходили. Я даже представить себе не мог, чтобы я как губернатор приехал на предприятие, а меня владелец не встретил. Они активно участвовали в производстве и в Лондоне не сидели.
— В 1980-х шахтерское движение имело силу. Среди шахтеров было единство. Если начинали где-то бастовать, то соседние предприятия оказывали поддержку. Почему сейчас этого не произошло?
— Потому что профсоюзы сейчас перестали выполнять возложенные на них функции. Профсоюзы — это механизм регулирования конфликтов. Если бы на «Распадской» был нормальный профсоюз, первым требованием стало бы изменение коллективного договора на шахте с проанализом, сколько нужно прибыли, сколько заработной платы, сколько — на поддержание безопасных условий труда, на развитие горного дела и т. д. Быстро бы навели порядок. И никакого Союза жителей Кузбасса бы и в помине не возникло.