Террористам кто-то помогал в Москве?
Август 10th, 2018
За последние 25 лет в мире произошло как минимум 1200 террористических атак, в которых использовались смертники. The New Times обратился за комментариями к Яакову Пери — главе Общей службы безопасности Израиля (ШАБАК) в 1988–1994 годах.
– В начале 1990-х на территории Израиля произошло несколько сотен атак с участием террористов-смертников. Потом несколько лет взрывов практически не было — вплоть до 2000-х. Какие методы и средства вы использовали, чтобы остановить тех, кто называет себя джихадистами?
– Это комбинация мер. Во-первых, люди — граждане — должны быть начеку: в автобусе или в магазине, в торговом центре, в клубе рядом с ними может оказаться джихадист. Этому надо учить. У нас был случай, когда люди заподозрили одного из пассажиров автобуса, они подошли к водителю и сказали, что человек выглядит подозрительным. Водитель попросил всех выйти из автобуса и подошел к этому человеку — тот тут же взорвал себя, но в итоге погибли только сам смертник и водитель.
Второе — разведка и агентура непосредственно в экстремистских организациях, в их аппаратах. Задача — локализовать идеологов, лидеров, которые готовят смертников. Без этого невозможно предугадать, куда будет направлен смертник. Кроме того, чтобы подготовить самоубийцу, надо помимо психологического влияния еще обладать и определенными знаниями, как это сделать. Как привести человека к мысли, что он должен надеть на себя бомбу и взорвать себя среди людей, как он должен добраться до цели. Короче, чтобы остановить смертника, вам нужно очень хорошо понимать саму суть организации — исламской ли, чеченской и т.д. Это — дело разведки.
Мотивы
– А что движет чаще всего террористами-самоубийцами?
– Разные мотивы. Например, месть за убитых родственников. Или желание причинить ущерб государствам или режимам, чья политика нанесла вред близким. Бывают и просто фанатики — религиозные или националистические, для которых смысл — убить как можно больше тех, кого они считают неверными. Если говорить о Чечне, то, скорее всего, тут работает и то и другое. Заметьте, что в последние годы значительно возросло число женщин-смертниц. Это сравнительно новый феномен, и их гораздо сложнее вычислить, нежели мужчин.
– У вас есть этому объяснение?
– Мне приходилось допрашивать немало палестинских террористок. Если сильно обобщать — женщины более склонны к идеологизированному мышлению, они эмоциональны, у них сильная мотивация. Они готовы пожертвовать жизнью ради цели. Отчаявшаяся женщина гораздо целеустремленнее мужчины.
– А материальные стимулы — например, ХАМАС покупал родственникам смертников дома, обеспечивал их жизнь. За деньги становятся джихадистами?
– Поддержка семьи важна, но это не является определяющим мотивом.
– Из какой социальной страты чаще всего оказываются смертницы?
– Из больших семей, с уровнем достатка чуть ниже среднего, не из элиты, но и не из низшего класса, многие из них хорошо образованы. Встречались даже с высшим образованием. Многие были палестинскими христианками.
Странно, можно было бы подумать, что ими двигала бедность, ужас каждодневного выживания…
Это не главное. Главное — цель, борьба за идею, жажда отмщения.
Москва: выбор цели
– Как вы полагаете, почему для взрывов в московском метро было выбрано именно 29 марта — начало Страстной недели у православных и праздника Песаха у иудеев?
– Здесь можно только гадать. Большинство терактов, с которыми мы сталкивались в Израиле, были связаны с праздниками и памятными датами.
– Один из взрывов прогремел на станции «Лубянка», там, где раньше находился КГБ, а сейчас ФСБ. Это случайность?
– Даже если это случайность и они выбрали это место просто потому, что там много людей, то все равно правильнее рассматривать взрыв на «Лубянке» как своего рода послание.
– Почему — «правильнее»?
– Потому что теракты смертников — это знаки, послания. Они выбирают места, которые могут символизировать что-то. Например, они, конечно, не могут попасть в здание ФСБ, поэтому они делают это в непосредственной близости — на станции метро, настолько близко, насколько могут подобраться. Они не могут попасть в Кремль или на военную базу, хотя если бы могли, они бы это сделали.
– Выбор станции метро — это стремление убить как можно больше людей?
– Да. А кроме того, это удобное средство передвижения, тем более если надо пронести бомбу: можно выехать с окраины Москвы и быстро приехать в центр, не нужно передвигаться поверху, где могут вдруг проверить документы, наконец, в толпе людей, сжатых в небольшом пространстве, легче затеряться. Так что, к сожалению, метро — это хорошее место для таких целей.
Помощники
– Как вы полагаете, они привезли с собой взрывчатку или у них были помощники непосредственно в Москве?
– Слишком долгий путь с Кавказа, многочасовая дорога, слишком много случайностей может произойти по дороге, в результате чего долго готовящаяся операция окажется сорвана. Да, я думаю, более вероятно, что взрывчатка была получена в Москве или неподалеку. Кто-то занимался здесь взрывчаткой, показывал им места, где должны произойти взрывы. То есть почти со 100-процентной уверенностью я могу сказать, что им кто-то помогал непосредственно в Москве. И дело разведки, агентуры и в Москве, и на Кавказе это выяснить. Российская разведка вполне может это сделать — поверьте, я знаю, о чем говорю. Но очевидно, что раз эти взрывы случились, — нужно больше агентов, больше информации, больше опросов, причем работа должна вестись очень интенсивно.
Целый ряд шагов должен быть предпринят правоохранительными органами и военными. Они должны реагировать на все немедленно, проводить тренировки, проверять въезды в город и делать это неожиданно. Каждый террорист-смертник боится того, что его машину остановят для проверки, что его обнаружат. Потому их надо держать в напряжении, проводить внезапные атаки. Я имею в виду не вооруженные атаки, а, например, неожиданно перекрывать дороги. И тогда террористы начинают бояться, что их обнаружат военные силы или полиция, — никто из них не хочет, чтобы их схватили живыми.
– Можете привести конкретный пример из вашей практики, как это работает?
– Примеров много, не обо всем я могу говорить. Ну, скажем: у нас была информация о потенциальном смертнике из деревни на Западном берегу. Мы стали следить за ним, вели его всю дорогу с помощью беспилотных самолетов, за ним шла машина, работали специальные отряды. Заблокировали один из районов Тель-Авива, перекрыли дороги. Когда он объявился в Тель-Авиве, мы не стали его задерживать — нам надо было узнать его цели. И когда он добрался до самого высокого здания в Тель-Авиве, мы поняли, что это и была его цель, и тогда мы его уже схватили.
– Сталкивались ли вы с ситуациями, когда террористы смогли подкупить сотрудников израильской полиции?
– Нет.
– Ни единого?
– Нет. Я могу припомнить 2–3 случая, когда военные продавали амуницию палестинцам, но это было нечто из ряда вон выходящее. Но у нас не было случаев коррупции. Ни с чем и ни с кем нельзя сражаться и ничего нельзя построить, если правоохранительные органы коррумпированы.
– Вы сказали, что люди должны быть постоянно начеку. Как при этом не нарушить права человека?
– Сложно. Но нам же в Израиле это по большей части удается. Иногда вы находитесь на грани, но нужно остановиться, потому что права человека и справедливость должны быть сохранены. Вы не сможете бороться с терроризмом, если утратите демократию. Собственно, тогда это будет означать, что террористы победили.
– Последний вопрос: четыре года в Москве не было взрывов…
– Не новая ли это волна? Не знаю. Боюсь, что вам нужно быть к ней готовыми. Хотя мне хотелось бы ошибиться.
Яаков Пери получил образование в Тель-Авивском университете, а потом в Школе бизнеса Гарвардского университета. В 80-х и 90-х был одним из самых засекреченных людей Израиля: с 1988-го по 1994 год возглавлял Общую cлужбу безопасности Израиля (ШАБАК или Шин-бет), которая отвечает за обеспечение внутренней безопасности страны, в том числе за борьбу с террористами. Сначала Шабак входила в состав вооруженных сил Израиля, но потом стала подчиняться непосредственно премьер-министру страны. Службу возглавляют гражданские лица, пост ее главы приравнивается к званию бригадного генерала. В 1995 году Пери ушел в бизнес — сначала был президентом крупнейшей израильской компании мобильной связи, ныне — председатель совета директоров Банка Мизрахи.