Позитивных перспектив у России не видно
Август 3rd, 2018
Получил несомненное удовольствие, читая полемику Радзиховского с Яковенко. И не только их двоих. Обзавидовался и захотел вставить свои три копейки.
Если можно, в виде тезисов, изложенных в произвольном порядке.
О ситуации в целом – чем, собственно, заканчивает Радзиховский. У меня такое впечатление, что действительно крандец. В том смысле, что более или менее обозримые позитивные перспективы у нашей страны не просматриваются.
По-видимому, мы недооценили причиненный ей в 20 веке ущерб. Сразу после Октября 1917 года Бунин сказал: «С Россией кончено». Это были, конечно, эмоции, благородная истерика – но как в воду глядел. Начиная с 1917 года, на протяжении нескольких десятилетий с общества, с его базовых, несущих составляющих снимался верхний, наиболее качественный слой. Раз за разом. Аккуратно – как с масла ножом. И счет шел не на тысячи, а на десятки миллионов людей.
В ходе Гражданской войны и репрессий, включающих раскулачивание, было физически уничтожено дворянство, фактически уничтожено крестьянство, во всяком случае, его трудоспособная часть, и частично уничтожена, частично изуродована интеллигенция. Впрочем, изуродованы, оскоплены были все. Главное – запущен эффективный механизм последовательного негативного отбора.
Война забрала молодых мужчин – девять из десяти.
Во второй половине века прямой геноцид прекратился, но практика негативного отбора была продолжена.
Ни один народ, ни одна нация не в состоянии все это выдержать без серьезнейших последствий на генетическом уровне. Последствий, вероятно, не совместимых с жизнью. В чем это может выражаться?
Это уже выражается в том, что организм отвергает все лекарства, но радостно требует токсинов. «Собака лижет пилу и пьянеет от вкуса крови, не понимая, что это – ее кровь». Чем это кончится, предсказать сложно, но вот насчет варианта многовекового пышного увядания по примеру Испании с Португалией – Леня Радзиховский, боюсь, размечтался. Восьмая часть суши, напичканная ядерным оружием – это не Португалия.
И 21-й век – не 17-й. У нас нет даже пары десятилетий позднесоветского, брежневского загнивания. Все может происходить гораздо динамичнее.
О церкви. На самом деле речь, как мне кажется, идет не о РПЦ.
РПЦ – она и есть РПЦ. Ей тысяча лет, и рассматривать ее в системе координат «хорошо-плохо», «прогрессивно-реакционно», всерьез обсуждать, могут ли либералы с ней вступить в союз или не могут, в достаточной степени беспредметно.
Совершенно согласен с Радзиховским в том, что касается параллелей с Восточной Европой. Там либеральные идеи действительно приобрели быструю и устойчивую популярность, прежде всего, благодаря тому, что смешались «в одном флаконе» с идеями национальной независимости и национальной идентичности, которые, в свою очередь, ассоциируются с Церковью. Именно эти национально-патриотические идеи заставляют бывших, замученных старшим братом советских сателлитов бежать что есть мочи к Америке, к НАТО, к западным, т.е. либеральным ценностям – только бы подальше от России.
То ли дело у нас. У нас патриотизм, национальная идея прочно увязываются исключительно с имперским прошлым, т.е. с Советским Союзом, а либеральные ценности – с Америкой, НАТО и прочими врагами любезного Отечества. И они несовместимы.
Бесспорно выигрышный, замечательный проект скрещивания либерализма с патриотизмом и национальным традиционализмом (читай – РПЦ) не был оригинальным уже в те былинные времена конца 80-х, когда г-н Игнатьев учил уму-разуму Г.В. Старовойтову. Однако ни тогда, не позже, в самый благоприятный момент, на пике буржуазно-демократической революции начала 90-х, он не имел шансов на практическое воплощение. Тем более не реализуем он и сейчас, как бы того ни хотелось Радзиховскому, Игнатьеву, мне и нашим единомышленникам.
Кроме того. Если называть вещи своими именами, представление о значительном и самостоятельном политическом влиянии РПЦ представляется преувеличенным. Как говаривал император Павел Петрович, «в России велик только тот, с кем я говорю и только пока я с ним говорю». РПЦ как институт никогда не позволит себе прервать диалог с Кремлем (или с Белым домом – не суть), и диалог в той тональности, которая устраивает Кремль.
Поэтому значительно более предметен, и, думаю, именно его на самом деле начал Радзиховский, разговор не о РПЦ, а о патриархе Кирилле. Поскольку Кирилл, со всей очевидностью – фигура яркая, мощная, амбициозная, нетривиальная и резко выделяющаяся на нашей мертвой, лунной политической поверхности. Это вовсе не значит, что либералы должны немедленно, со всем присущим им обаянием, начать заигрывать с Его Святейшеством. Но иметь в виду наличие на доске этой тяжелой и объективно не враждебной фигуры они обязаны.
О ситуации для либералов. Есть такое мнение, и оно в известной мере представлено в тексте Игоря Яковенко, что кризис, т.е. ухудшение экономической ситуации в стране и ослабление позиций власти, выгоден либеральной оппозиции. Чем хуже, тем лучше! Пусть сильнее грянет буря!
Увы, господа, увы… Рад бы, как говорится, да нечем. Лучше напомню анекдот, правда, малопристойный, но зато к случаю.
В деревне голод. Зверюшки собрались на совет. Как быть? Надо рвать когти в город. Тут Шарик встает и говорит: «Ребята, вы – как хотите, а я остаюсь. У меня перспективы». Его прижали: колись, сукин сын, какие перспективы? Шарик туда-сюда, поломался, потом глазки опустил и отвечает: «Я хозяйский разговор подслушал. Говорят: «Если дальше так пойдет – будем хрен у Шарика сосать».
И что теперь делать? А кто же знает? Можно с оптимизмом ждать перспектив, бодро повизгивая и подбадривая себя ударами хвоста.
Можно разминаться интеллектуальным рукоблудием в «ЕЖе» – чем мы и занимаемся. Сочетая приятное с полезным. И хандру разгоняет, и от прыщей помогает, и позволяет сказать, что мы хотя бы отдаем себе отчет.
Можно еще ползти на кладбище – но это как раз ни к чему, поскольку никогда не поздно, никуда не денется и в корне противоречит христианской традиции.