Из-за 15-летней девушки Зеленокумск едва не стал горячей точкой
Август 7th, 2018
Эти две истории объединяет только одно.
Такой, каким я увидела его в начале декабря – неумытым, тонущим в грязи, подозрительно разглядывающим приезжих через прищур. Но пока не через прицел, слава богу.
Еще пару недель назад история, которая привела меня в Ставропольский край, казалась исключением из правил: 22 ноября 2010 года 28-летний чеченский милиционер по имени Беслан пытался изнасиловать 15-летнюю учащуюся ПТУ Катю Чернову. На ее защиту поднялись казаки: спустя неделю чеченцы были наказаны, но не те – не спрятавшийся в горах милиционер, а местные жители, братья Гафуровы. Перестрелка, семеро раненых казаков, трое заключенных под стражу чеченцев и вопросы, на которые никто не смог ответить: какая между этими двумя событиями связь и почему возмездие наступило с недельной отсрочкой?
Я съездила в Зеленокумск и написала текст, который устарел, еще не будучи напечатанным, потому что за это время случилась Манежная площадь и казацко-чеченский конфликт стал всего лишь событием в ряду – не первым и не последним. Так и есть: в субботу вспыхнула новая потасовка в другом ставропольском селе, Степном – между казаками и даргинцами. Тот, первый текст пришлось выкинуть и написать новый. О технологии маленькой локальной войны, которая может стать большой, если не разобрать ее на молекулы. По отдельности они безобидны, как гексоген и селитра. Чтобы бомба взорвалась, они должны совпасть. Почему именно на юге страны они совпадают все чаще?
ПОВОД: «А БЫЛА ЛИ ДЕВОЧКА?»
Все начинается со слухов. Именно с них и обязательных историй про какую-нибудь изнасилованную школьницу и начались в 90-х войны в национальных республиках. Но в нашем конкретном случае девочка действительно была.
Катя Чернова учится на швею в ПТУ. В Зеленокумск переехала совсем недавно, осенью, вместе со старшим братом Владом, когда расформировали их детский дом. Теоретически родители у Кати с Владом есть, но их лишили родительских прав за пьянство. А остальные родственники порастерялись, когда в середине 90-х бежали из Грозного.
Катя с ее огромными, в пол-лица глазами – девочка красивая и неглупая, но не без проблем: и от брата получала по шее за алкоголь, и сама признается: «Ну да, пробовала». Но вовсе не тот монстр, которого из нее сейчас пытаются сделать. Я специально пролистала журнал, в котором педагог-воспитатель фиксирует время возвращения домой обитателей общаги. Единственный раз, когда Катя вернулась позже положенного, был именно 22 ноября, когда она вляпалась в эту омерзительную историю с попыткой изнасилования. Сама она рассказывает о случившемся так:
– Мы гуляли по городу с подружкой Олей, потом подъехали чеченцы – бывший Олин парень Сухраб и его друг Беслан. Покатались немного, потом Олю отвезли домой, а меня вместо общежития – на другой конец города. Они решили, видимо, что раз я из детского дома, то за меня никто не постоит. Я не давалась, час-полтора летала по комнате. Участвовал во всем только Беслан. Потом ему, видимо, надоело, он сел на кровать, а я воспользовалась моментом и пошла умываться в ванную. Выбежала из дома, но они догнали. Беслан опять начал приставать – и тогда я выпрыгнула из машины. Они испугались и привезли меня в общежитие. Я не собиралась никому об этом говорить. Но когда начала переодеваться, синяки и ссадины увидела соседка по комнате и рассказала моему брату.
Кроме гематом, которые Катя получила, выпрыгнув на ходу из машины, судмедэкспертиза зафиксировала на ее теле следы удушения. Со странной Катиной мечтой («Иметь домик и воспитывать двоих детей, но только без мужа») теперь придется разбираться психологам, если таковые в Зеленокумске есть. А с ответом на вопрос, почему Катя вместо милиции обратилась за помощью к казакам, – всем нам.
ФОН: ПЕЙЗАЖ И КАМУФЛЯЖ
Если бы Катя после случившегося пошла в РОВД – не было бы ни перестрелки, ни конфликта, ни теперешних совместных милицейско-казачьих патрулей на улицах, которые делают город немножко прифронтовым.
– Меня Беслан напугал, – отвечает Катя, распахивая глаза. – Мол, если расскажешь кому – зарежем, убьем. В первый раз в жизни я чего-то забоялась…
Здесь, мне кажется, она немножко лукавит. «Убьем-зарежем», скорее, из области народных страшилок, милиционеры, хоть даже и чеченские, для запугивания пользуются другой лексикой. Во-вторых, в таком случае этот самый Беслан спустя неделю не притащился бы к ней с розочкой просить прощения. В этот момент его, собственно, казаки и выследили.
Откуда в Зеленокумске взялись казаки? Интересный вопрос, если учесть, что к истории казачества этот город никакого отношения не имеет: оно тут образовалось только в конце XX века, зато со всеми атрибутами – атаманом и куренем, роль которого исполняет единственная в городе чайная, она же – христианско-православный центр. Кроме этой чайной, молодежи пойти некуда – ни клубов по интересам, ни спортивных секций. А без всего этого в головы лезут дурные мысли. Особенно когда свободны руки – работы-то в городе Зеленокумске тоже нет.
Даже фотографировать нечего – ни шашек, ни черкесок, а одеты казаки в основном в камуфляж, что вполне вписывается в пейзаж: Чечня-то вот она, рядышком, в 70 километрах.
В сентябре в ряды зеленокумского казачества разом вступили 160 человек. После недавнего скандала с перестрелкой – еще сто. Казак Сергей Тихенький этакий всплеск патриотизма связывает с тем, что кавказцы окончательно обнаглели: его родного брата, например, не так давно отметелили на глазах родных палками. Милиция, как обычно, назвала это «хулиганскими действиями неустановленных лиц». И понеслось: что ни выходные – стычка между русскими и чеченцами, которые приезжают сюда отдохнуть.
ПЕРВЫЙ ВЫСТРЕЛ: «ВАМ БЕСЛАН НУЖЕН?»
Выследив Катиных обидчиков у общежития, казаки понеслись по городу за белой «Ладой Приорой» с цифрами 95 (что означает регион, в данном случае – Чеченскую Республику). Беслана в машине уже не было, только Сухраб, который представился: «Я – кадыровец» – и показал милицейское удостоверение. Это тоже примета нашего времени: в Пятигорске было создано специальное подразделение по усмирению чеченских силовиков, приезжающих в Ставропольский край отдохнуть (!)…
Сухраб куда-то позвонил, в результате на стрелку приехали еще четыре машины.
«Ах вам Беслан нужен? Ну мы сейчас вам покажем второй Беслан!» – будто бы выкрикнули из одной из них. Слово «Беслан», которое по понятным причинам в сознании любого русского является не именем, а понятием, в данной ситуации для всех стало кодовым… Раздался треск: казаки утверждают, что стреляли не они, а по ним – но в руку при этом почему-то оказался ранен Магомед Гафуров. Он рванул за помощью к дому старшего брата – Исы. Средний брат, Аюб, приехал тоже очень кстати… Итак, трое братьев Гафуровых с двумя травматическими пистолетами и одним карабином «Сайга» начали стрелять примерно в сотню казаков без оружия, которые собрались под окнами их дома. То, что там происходило, боем, конечно, назвать можно было лишь условно – это был расстрел. Но в целях самообороны.
Самого маленького пострадавшего в этом бою по телевизору никто не показывал. Жена Исы Гафурова Лала, испугавшись выстрелов и криков и схватив в охапку троих детей, споткнулась на лестнице – и теперь ее полуторагодовалый сын Умар смотрит на мир сквозь синяк. Когда он вырастет, ему расскажут о том, как папа его защищал, стреляя по безоружным. И он этим фактом наверняка будет гордиться…
Пока же месть за слезы одного ребенка – Кати Черновой – обернулась слезами другого. Вряд ли в Зеленокумске найдется хоть один человек, который этого хотел.
ПРЕДРАССУДКИ: БАНДИТЫ ПРОТИВ ПЬЯНИЦ
«Зеленопьянск», – говоря о Зеленокумске, иронично поправляет меня местный бизнесмен Шаму Бадаев.
Смешно не это: пьяных казаков за три дня командировки я там не встретила ни разу. А вот с подвыпившими чеченцами даже сидела за одним столом.
Сложный это был разговор, а люди – во всех отношениях приятные. Одеты – не чета казакам: не в потрепанный камуфляж, а в кашемировые пальто. Интеллигентные, умные и воспитанные – генерал-майор Ваха Ибрагимов, например, который в советское время был командиром дивизии, или Лом-Али Надуев, который прожил здесь 20 лет и которого считают главой чеченской общины.
Но… вместо того чтобы постучаться к соседям в калитку и все досконально выяснить, они тоже пересказывают мне легенды. «Эта девчушка, – снисходительно говорит генерал про Катю, – несколько дней всюду шлялась с теми ребятами, на которых потом написала заявление. Потом вдруг казаки останавливают ни в чем не повинного Магомеда, и пошла перестрелка-мерестрелка! Ну и что, что ей 15 лет? В 15 знаете как можно выглядеть?» Знаю. Как и то, что Беслана с Сухрабом Катя в тот вечер видела первый раз в жизни. И что выглядит она ровно так, как должна выглядеть девочка в 15 лет.
«Люди, которые сегодня кричат: «Долой милицию, чеченцев, дагестанцев!» – это пьяницы, проходимцы, бездельники!» – нервно повторяет Лом-Али Надуев. Непонятно, что здесь было первым – заборы, которые зеленокумские чеченцы возвели вокруг своих домов, или страх перед тем, что русские соседи их когда-нибудь разрушат…
Казаки считают, что за налеты незваных гостей из Чечни отвечать должны местные чеченцы. В реакции чеченцев тоже есть здравый смысл: они-то тут при чем? Это все равно что пытаться заставлять потомков Романовых отвечать за какого-нибудь нового русского, который решит сплясать на могиле Наполеона.
На самом же деле все сложнее: бог русских – справедливость, чеченцев – род. Потому русские сдадут своего не задумываясь, даже если он не прав, а чеченцы, наоборот, своего из любой ситуации вытащат.
Выдай Чечня сразу этого насильника Беслана – и Зеленокумск успокоился бы. Но его задержали лишь на прошлой неделе. «Если следствие подтвердит, что задержанный пытался совершить насилие над девушкой, это позор не только для его семьи, но и для всего народа», – высказался по этому поводу Рамзан Кадыров. Этих слов от него ждали месяц.
НЕ МОЯ МИЛИЦИЯ
«У нас в городе милиция покрывает выходцев с юга», – убежден в Зеленокумске каждый первый. Подоплека такова: исполнители трех резонансных убийств (директора силикатного завода, фермера, владельца магазина), прогремевших здесь в последние 15 лет, наказания так и не понесли. Один освобожден судом за недоказанностью, другой направлен на психиатрическое лечение, третий установлен, но не пойман. По странному совпадению все эти люди представляют один маленький, красивый и очень гордый народ. Чеченцев в Советском районе Ставропольского края проживает аж 304 души. А русских – 63 тысячи… Считается, что чеченцам, как малым детям, прощается то, что не прощается другим. Почему, интересно?
Чувствовалось, что начальник зеленокумской милиции Юрий Новиков этого вопроса ждал.
– В этом году подано на 1000 заявлений больше, чем в прошлом! А о чем это свидетельствует? О росте доверия населения к милиции! – бодро отрапортовал он на народном сходе, когда разбираться с городом Зеленокумском приехал целый генерал-лейтенант, начальник краевого УВД Александр Горовой.
Народ, массово пришедший на встречу с милицейским начальством, изумленно слушал доклад о том, что рост преступности, оказывается, является плюсом.
– Почему вы не всегда реагируете на обращения граждан? – внезапно прервал идиллию вопрос из зала. – На мой звонок дважды не было никакой реакции, и я вынуждена была обратиться к казакам. Или мне, после того как меня на рынке избили лица кавказской национальности, надо было сопли жевать?
Зал задорно засвистел. Лицо полковника Новикова на глазах превращалось в камень.
– Нам здесь уже давно приходится применять чудеса дипломатии! Я, русская девушка, не могу спокойно пройтись по улицам города, в котором родилась и живу! И мыслей не было написать заявление в милицию.
– Вот неправильно вы говорите, – расстроенно отреагировал на это генерал-лейтенант Горовой. – Надо рассказывать.
– Кому? Я уверена, что правоохранительные структуры об этой ситуации знают!
Генерал, который до этого работал в Сибири и на прорыв Ставрополья был брошен всего пару месяцев назад, час от часу грустнел.
Нам же с коллегой – корреспондентом «КП» в Пятигорске Инной Киреевой – в этот вечер вообще пришлось почти плакать.
О ВРЕМЕНА, О НРАВЫ…
Захотелось нам, видите ли, мороженого. В субботу. В Зеленокумске. В 9 вечера. А что?
Лично у меня месить ногами грязь сил больше не было. И белокурая Инна храбро пошла в магазин одна. Через полчаса принесла результаты эксперимента: около нее останавливалась каждая первая машина с чеченскими номерами. Из каждой звучал совершенно одинаковый текст: «Эй, русская б…дь, пойдем кататься!» Ощущение, что этому тексту молодых чеченцев учат в школах…
Сидим мы с Инной в гостинице и думаем: что со всем этим делать? Наконец формулируем: нужно организовать на въезде в город блокпосты и раздавать приезжающим погостить чеченцам листовки с рассказом о тургеневских девушках и российских высоких моральных устоях.
На следующий день понимаем, что теория не всегда совпадает с практикой. Потому что приходим на интервью к Оле – той, что втянула Катю в эту историю. Оле 16 лет, и она дружит с милиционером Сухрабом.
– Он ее воспринимает не как взрослую девушку, а как ребенка. Игрушку мягкую может подарить, цветочек. Я знаю свое дитя! – защищает Сухраба Олина мама.
– Ниче он не помогает и денег не дает, – ворчит из угла бабушка, думая, что мы ее не слышим.
– Вам не кажется очевидно опасным, что ваша дочка общается с тридцатилетним мужчиной? – осторожно возвращаем мы маму с небес на землю.
– А здесь нормальных мужиков нет, – вместо нее отвечает Оля. Еще до того, как бабушка забесплатно сдает весь город:
– Но она же не одна такая. Тут таких много!
…Страшно не то, что на Кавказе казаки с чеченцами нацелили друг на друга оружие.
Страшно, что между ними стоят женщины, которые неспособны эти подвиги оценить.
ЭКОНОМИКА: КТО КОГО УЖИНАЕТ?
Это заблуждение – думать, что на юге страны люди живут хорошо. Таких разбитых дорог, серых домов и убогих рынков я не видела доселе нигде. Хмурые люди покупают некрасивую одежду и невкусно едят, а потом садятся к телевизору смотреть криминальные страшилки и думают, что вся страна живет так же.
До революции Зеленокумск был ярмарочным центром, куда съезжались со всей округи. В советские времена на жизнь тоже не жаловались – 7 заводов всех обеспечивали работой, а сельское хозяйство – то вообще процветало.
Что сейчас? Худо-бедно работают два заводика. Сельское хозяйство в нокауте после прошлогодней африканской чумы, когда пришлось вырезать всех свиней. Что кому принадлежит? Ремзавод – чеченцам («Мы скинулись родней, отремонтировали и купили», – простодушно объяснил бизнесмен Шаму Бадаев), опытно-механический – дагестанцам. Схема вырисовывается такая: кавказцы владеют – русские работают («Нам нельзя родственников нанимать, так можно потерять родственников!» – удивились самому вопросу представители чеченской общины). Когда-нибудь это мироустройство должно было рухнуть.
Дом Гафуровых, около которого и произошла перестрелка, самый лучший на улице: новый, чистый, богатый. Хозяину Исе Гафурову, который трудится завгаражом, а теперь сидит в СИЗО за пальбу, всего 34 года. Казаку Андрею Азарову – 35, но он живет в ободранной съемной квартире, а чтобы прокормить семью, ездит работать на Север. Андрей не пьет и не лежит на печи. Значит, дело в чем-то другом.
Кого ни спросишь из казаков – все охранники в ЧОПах. И этот, юрист с высшим образованием, и тот, инженер… Эти молодые мужики хотят работать и жить дома, но никому почему-то здесь не нужны.
Цифры, попавшие в Интернет после антикавказских бунтов в Москве, все объясняют: Ставропольскому краю из федерального бюджета выделяют 8,8 миллиарда рублей, а соседней Чечне, которая меньше вполовину, – 13,2.
Потому ее сыны и приезжают сюда на выходные оттягиваться с карманами, полными денег. Потому и ведут себя как хозяин, который девушку ужинает.
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
– Те, кто сейчас шалит на Ставрополье, – это люди чуть старше 20 лет. Это те мальчишки, которые росли в 95-м и 99-м и на войне приобретали навыки, которые заставляли их выживать в условиях немирной жизни. Тот негатив, который они запечатлели в своих душах, – именно оттуда. И реакция казаков – это здоровая реакция организма на занозу, – не оставил места для оптимизма председатель миссионерского отдела Ставропольской епархии протоиерей Димитрий Звездилин. – Все, кто тут живет, давным-давно устали от цинковых гробов и ночных канонад, от захвата заложников, раненых и искалеченных судеб. Но если мы будем говорить, что эта ситуация сложилась только в Зеленокумске, мы будем обманывать сами себя. Это отображение общего состояния российского общества.
…Я ходила по Зеленокумску – памятнику двум рухнувшим империям – Российской и советской, – который процветал во времена первой и второй, а сейчас стелется где-то на обочине жизни пыльным подорожником, – и думала о времени. О том, что, для того чтобы оказаться в прошлом, нужно сделать всего шаг: взять билет до Минвод, проехать 80 км на восток – и вот они, горбачевские времена, здрасте!
Как же все похоже на начало 90-х! Та же бедность, тот же беспредел и то же недоверие к милиции. Те же женщины, не знающие себе цену и потому продающиеся за шоколадки. Те же народные сходы, на которых выплескивают в лицо ушаты воды. Слухи, которые в каждом доме смакуют и пересказывают с вариациями. Сначала появится изнасилованная девочка, потом обнаружатся «белые колготки» и склады с оружием – и понеслось… Можно назвать это технологией войны. Но эта технология срабатывает только на подготовленной почве.
Насколько она в каждом конкретном городе унавожена, каждый может высчитать сам.