Год, когда мир действительно изменился
Декабрь 24th, 2017
В чём в действительности состояла историческая значимость 9 ноября 1989 года? Проведя большую часть лета того года в Берлине, я долгое время горько сожалел о том, что меня уже не было там во время празднования падения стены. Как же может честолюбивый историк позволить себе пропустить историческое событие подобного масштаба?
Однако две мои берлинские подруги помогли мне почувствовать себя гораздо легче, признавшись, что несмотря на то, что они были в городе в тот день, они также пропустили падение стены. Одна попросту проспала бурные события, которые произошли после того, как чиновник из ГДР небрежно объявил границу открытой. Брат пытался разбудить её, но она решила, что это шутка, когда он закричал через дверь её спальни, что стена рушится. Моя другая подруга специально отправилась спать пораньше, чтобы выспаться к утренним занятиям йогой. Утром прошло немало времени, прежде чем до неё дошло, почему она пришла на йогу одна?
Разве это не досадно? Это ведь как оказаться в Петрограде в конце 1917 года и проспать штурм Зимнего дворца большевиками. А может быть, и нет? Ведь мы только сейчас знаем, что большевистский переворот был поворотным пунктом в истории, а в то время российская пресса представляла его всего лишь очередным трюком экстремистов.
Это заставило меня задуматься. А не могло ли быть так, что мои подруги и я, на самом деле, не пропустили события исторического масштаба? Было ли падение берлинской стены «Историей» с большой буквы, или это всего лишь новости с маленькой буквы – замечательная история для журналистов, но не такое уж и важное событие по прошествии 20 лет? Не могло ли быть так, что настоящий поворотный момент в истории произошёл на 10 лет раньше, в знаменательный 1979 год?
Конечно, для восточных немцев, чехов, венгров и поляков, не говоря уж о народах Прибалтики, Балкан, Украины и Кавказа, было приятно избавиться от мрачного коммунизма и открыть для себя радости (а иногда и трудности) свободного рынка и свободных выборов. То, что британский историк и очевидец событий Тимоти Гартон Эш назвал «рефолюцией» (реформы плюс революция – прим. пер.), прокатившейся по Центральной и Восточной Европе, было замечательной вещью, во многом благодаря тому, что коммунистические режимы были свергнуты практически без кровопролития. Только в Югославии, где коммунисты цеплялись за власть под маской сербских националистов, произошла резня, которая обычно сопровождает конец империи. Парадоксально то, что Югославия была первой восточноевропейской страной, которая освободилась от влияния Москвы и начала рыночные реформы.
Сомнения в исторической значимости коллапса советской империи в Центральной Европе, а затем и самого Советского Союза могут показаться странными. Я думаю, что большинство американцев сегодня разделяют точку зрения историка Йельского Университета Джона Льюиса Гаддиса о том, что 1989 год ознаменовал собой триумфальное окончание холодной войны. Это была победа, одержанная президентом Рональдом Рейганом, правда, не без самоотверженной помощи со стороны Маргарет Тэтчер (несмотря на её глубокие опасения относительно возможных последствий объединения Германии) и Папы Иоанна Павла II, поляка по происхождению.
Однако, для сторонника пересмотра событий тех лет Стивена Коткина из Принстонского Университета настоящей историей 1989 г. была циничная псевдореволюция сверху. Только высокие цены на нефть не давали угаснуть разорённой Советской империи в 1970-ые, утверждает Коткин в своей изданной в 2001 г. книге «Предотвращённый Армагеддон». В своей новой, направленной против традиционных представлений книге «Негражданское общество: 1989 и схлопывание коммунистического истеблишмента» Коткин развенчивает роль восточноевропейских диссидентов, не говоря уже о западных лидерах, в коллапсе СССР. На самом деле Михаил Горбачёв и другие коммунистические реформаторы сами развалили свою собственную систему, частично – по наивности, частично – из циничного желания урвать немногие её ценные активы, в результате чего приватизация энергетического сектора России стала главным мошенничеством века. Для хитрых членов номенклатуры путь из аппаратчиков КГБ в бизнесмены «Газпрома» был удивительно короток, хотя и извилист (игра слов crooked – извилист и нечестен – прим. пер.).
Дело не только в том, что в итоге Россией управляют те же самые люди, что управляли ею и до 1989 года: «Шаг вперёд, Владимир Путин!», – но и в том, что им удалось предотвратить полный распад самуй огромной Российской Федерации. Советская империя исчезла, зато Российскую империю, простирающуюся от Волгограда до Владивостока (так в тексте – прим. ред.) – последнюю европейскую империю в Азии с размером территории, который бы порадовал Петра Великого – удалось сохранить.
Рассматриваемый с этой позиции 1989 год был временем прозрения, а не революции: он обнажил истинную природу российской мощи, лишив её обманчивых внешних атрибутов сверхдержавного статуса. Лишённая своей сферы влияния в Центральной Европе, с экономикой, открытой рыночным силам впервые с 1914 г., Россия оказалась где-то посередине между БРИК (вместе с Бразилией, Индией и Китаем – крупнейшими развивающимися экономиками мира) и «Верхней Вольтой с ракетами» (по знаменитому оскорбительному выражению Гельмута Шмидта) или, возможно, Нигерией со снегом.
Подумайте над следующим фактом: российская экономика должна в этом году оказаться среди наихудших. ВВП по прогнозам упадёт на 7,5%. Конечно, это происходит после десятилетия со среднегодовым темпом роста 7%. Однако большая часть этого роста представляет собой всего лишь восстановление после разрушительного посткоммунистического спада середины 90-х. Российский ВВП достиг уровня 1989 года только в 2006 году. Если рассчитать его в долларах, на данный момент российский ВВП составляет жалкие 9% от американского (по сравнению с 23% для Китая). В отличие от китайской, российская валюта сильно колебалась за последний год, опускаясь до 36 с лишним рублей за доллар в 2008 году, хотя сейчас и возвратилась к 29 рублям. Вернулась и двузначная инфляция, на данный момент составляющая около 13%. Российские акции хуже всего показали себя среди акций стран БРИК за последние 3 года. Их доходность составила 12% годовых, по сравнению с 16% – у китайских акций.
Добавьте к плохой экономической картине демографические прогнозы, согласно которым к 2045 г. население Египта превысит население России, и становится ясно, что когда-то могучий российский медведь превратился в сильно облезлого старого мишку. Не так уж это и удивительно в свете того, что уровень заболеваемости туберкулёзом в России всего в два раза ниже, чем в Бангладеш, и в 27 раз выше, чем в США.
Через 20 лет после этого разоблачения России наибольшая опасность для США состоит в том, что мы переоцениваем Москву как в качестве потенциального партнёра, так и в качестве потенциального противника. Временами президент Обама обнаруживает признаки доверия своему российскому коллеге Дмитрию Медведеву, когда он предлагает ему работать в тандеме с Соединёнными Штатами над различными вопросами – от радикального исламского терроризма до иранской ядерной программы – отсюда и решение Обамы отменить планируемое строительство противоракетного щита в Польше и Чехии. Реальность, однако, состоит в том, что сегодняшняя Россия – это, скорее, возмутитель спокойствия, чем потенциальный союзник. Убивая критиков режима в иностранных столицах, нарушая сделки с западными нефтяными компаниями или помогая Ирану в получении ядерных технологий, Россия, из всех основных держав нашего дивного нового многополярного мира, пожалуй, в наименьшей степени достойна доверия.
И дело даже не столько в том, что премьер-министр Путин всерьёз верит, что он сможет восстановить старый Советский Союз, хотя некоторые и интерпретируют в этом ключе его прошлогоднее вторжение в Грузию. На самом деле мы должны рассматривать сегодняшнюю Россию как крайний случай того, что марксисты-ленинисты называли «государственно-монополистическим капитализмом» – политический режим, в котором интересы монополистических компаний (в данном случае «Газпрома» и «Роснефти») становятся неотделимыми от интересов государства и управляющей им элиты.
Сегодня главным вопросом российской политики является не то, вторгнется или нет Россия на Украину, а то, оправдает ли себя стратегия инвестирования «Газпрома» в новые трубопроводы и месторождения. Следует ли «Газпрому» сфокусироваться на укреплении своих господствующих позиций на европейском рынке природного газа? Или приоритет следует отдать разработке больших газовых месторождений за Уралом (Ямал, Арктика, Дальний Восток) с целью захвата доли рынка в Китае? Сможет ли Россия когда-нибудь создать Организацию стран-экспортёров газа по образцу нефтяного картеля ОПЕК, возглавляемого саудитами? Или гораздо более простой стратегией будет создание проблем на Ближнем Востоке за счёт скрытой поддержки ядерных амбиций Ирана до тех пор, пока Израиль не начнёт бомбардировки, с целью получения дополнительных прибылей за счёт резкого роста цен на энергоресурсы?
Уже сами эти вопросы доказывают ограниченную значимость советского краха двадцатилетней давности. События десятью годами раньше – в 1979 году – безусловно, имеют гораздо больше оснований считаться подлинно историческими. Просто вспомните, что происходило в мире 30 лет назад? Советы начали свою саморазрушительную политику, вторгнувшись в Афганистан. Британцы начали возрождение рыночной экономики на Западе, избрав Маргарет Тэтчер. Дэн Сяопин начал новую экономическую политику в Китае после того, как посетил США и сам увидел, на что способен свободный рынок. И, конечно, иранцы возвестили о приходе новой эры столкновения цивилизаций, свергнув шаха и провозгласив Исламскую республику.
Тридцать лет спустя каждое из этих четырёх событий имело гораздо более глубокие последствия для Соединённых Штатов и мира, чем события 1989 года. Сегодня уже американцы оказались в Афганистане, воюя с сыновьями тех людей, которых они когда-то вооружали. Модель свободного рынка Тэтчер и Рейгана, судя по всему, лежит в развалинах после крупнейшего финансового кризиса со времён Великой депрессии. В то же время наследники Дэна быстро догоняют медлительную американскую гипердержаву. По прогнозам «Голдман Сакс», китайский ВВП может стать крупнейшим в мире к 2027 году. Наконец, наиболее пугающим наследием 1979 года остаётся радикальный ислам, который вдохновляет не только лидеров Ирана, но и сложную, лишь частично видимую, сеть террористов и их сторонников по всему миру.
Словом, 1989 год был менее значимым годом, чем 1979. Последствия падения берлинской стены оказались гораздо менее важными, чем мы тогда ожидали. По сути, тогда мы просто разоблачили большой обман советской сверхдержавы. Но настоящие тенденции нашего времени: подъём Китая, радикализация ислама, а также взлёт и упадок рыночного фундаментализма – уже начались десятью годами ранее. Тридцать лет спустя нас всё ещё увлекают исторические волны 1979 года. А берлинская стена – всего лишь один из многих реликтов Холодной войны, которые они затопили.