Дети мигрантов – полноценные россияне?
Май 14th, 2018
Дворник из Средней Азии старательно моет лестничную площадку в многоквартирном доме, рядом с ним тихо стоят двое детей – одному лет пять, другому не больше трех. Домыв площадку, он двигается выше, дети – следом. И так часами – без всяких капризов и шума. Эту картину, которую автор наблюдала в Москве, на благополучной Мосфильмовской улице, можно увидеть в большинстве российских крупных городов.
Дворники – это привилегированная часть гастарбайтеров: они живут в служебных квартирах, с семьями, имеют стабильный заработок и… растят будущих российских граждан. Что будет с этими детьми?
Станет ли для них Россия настоящей родиной, или они пополнят ряды потерянных людей – мигрантов второго поколения, год за годом стирающих европейскую культуру с карты Европы?
Пока об этом в России мало кто задумывается – других проблем хватает, да и дети еще маленькие. Никто не скажет, сколько их – подрастающих россиян среднеазиатского происхождения, никто не знает, сколько из них ходят в школу, как учатся, как складывается их детская жизнь.
Петербург недавно был отмечен за программу по толерантности почетным дипломом программы ЮНЕСКО. Правда, в жюри вошли граждане Турции, Бенина, Японии, Алжира, Бангладеш. И если бы рейтинг толерантности российских городов предложили составить узбекам, таджикам, киргизам – было бы куда более интересно.
Воспитание толерантности – вроде, полезное дело. Однако, как показывает опыт Европы, делать это необходимо в определенных рамках – иначе можно незаметно оказаться в чужой стране, не пересекая границ. Четыре года назад в Голландии произошло драматическое событие, заставившее европейцев задуматься о пределах толерантности.
А также о том, на кого она должна распространяться в первую очередь – эмансипированных женщин, гомосексуальных мужчин или мусульманских мигрантов. Ведь порой интересы этих групп вступают в очевидное противоречие.
Страна тюльпанов всегда считалась одной из самых либеральных, демократичных и плюралистичных – в том числе, в национальном вопросе. Однако 2 ноября 2005 года мусульманский фанатик убил одного из самых известных голландских журналистов – Тео ван Гога – прямо посреди улицы, у всех на виду. Сначала выстрелил в него, а потом добил ножом.
В России об этом писали довольно много, представляя Тео ван Гога (кстати, потомка знаменитого живописца) правым борцом за голландскую идею. На самом деле, ван Гог был типичным бунтарем, возмутителем спокойствия, выросшим в обеспеченной известной семье – человеком, уставшим от благополучия и жаждавшим бурь. Да, он критиковал ислам и был весьма резок, называя марокканских иммигрантов не иначе как goat fuckers.
Однако до этого он с не меньшей непримиримостью накидывался на голландских интеллектуалов еврейского происхождения, обвиняя их в бессовестной эксплуатации темы Холокоста. Даже Иисусу от него доставалось не раз. Многие политические деятели пострадали от передач и статей ван Гога, и врагов у него было немало.
Но то, что большинством голландцев воспринималось как своего рода интеллектуальные игры и приводило к жестким дискуссиям на страницах СМИ (а порой – в суде), обернулось трагедией, как только затронуло мусульман. Результат – небывалый для спокойной Голландии подъем общественного мнения, серьезная смена курса в отношении мигрантов и пересмотр пределов толерантности.
Ситуация с голландскими мусульманами была проанализирована в сотнях статей и книг. Одна из самых интересных и многосторонних – Murder in Amsterdam («Убийство в Амстердаме»), в подзаголовке которой впервые появилось сочетание Limits of Tolerance «границы толерантности»). Автор книги, американский профессор Ян Бурума, родился и вырос в Голландии, в той же обеспеченной и просвещенной среде, что и Тео ван Гог.
Профессор, специалист по правам человека, демократии и журналистике специально поехал на год в Голландию, чтобы разобраться, что происходит с его родиной. В книге он обозначил несколько важных линий, определяющих проблемы с голландскими мусульманами.
Убийца ван Гога – Хамид Боуери – молодой голландец марокканского происхождения, выходец из среды, доставляющей Голландии больше всего проблем (кстати, голландские марокканцы это, как правило, не арабы, а берберы). Его отец, сбежав от беспросветной нищеты в горной деревне, за долгие годы тяжелого труда заработал на жилье и относительно приличную пенсию. По марокканским меркам – он богач, уважаемый человек, чье слово – закон для всех младших членов семьи и уж тем более для женщин.
Однако марокканский мужчина в Голландии – отнюдь не уважаемый член общества. Плохо ориентирующиеся в местных правилах, владеющие языком на примитивном уровне, по всем социальным градациям стоящие ниже других – как такие главы семейств могут внушить уважение и почтение своим домочадцам?
Традиционная система семейных ценностей мигрантов начала рассыпаться: отцы не могли дать пример своим сыновьям, не могли держать в ежовых рукавицах дочерей, и молодежь оказалась на улице – полу-марокканцы, полу-голландцы. Как правило, они учатся в худших школах, где нет коренных голландцев, живут в районах, где все оккупировано мигрантами, не имеют устойчивых отношений с коренными жителями. Престижная работа им не светит – нет образования.
А ведь в молодости всем необходимо самоутверждаться. Для отцов актом самоутверждения и вызова была эмиграция в холодную чуждую Европу. Сыновьям эмигрировать некуда. Чтобы добиться уважения и признания, часть из них уходит в криминал, другие – в ортодоксальный ислам, становясь воинами Аллаха и пытаясь обрести самоуважение в «святом деле».
Боуери мечтал водрузить знамя Аллаха в голландском парламенте и переделать парламент в шариатский суд, он был фанатиком с параноидальными идеями. Кстати, как показала статистика, среди второго поколения марокканцев в Голландии вообще непропорционально много молодых людей с шизофренией. Атомизированное общество оказалось не по зубам выходцам из родоплеменного строя – вопреки всем рассуждениям об универсальных ценностях и условностях национального деления. Дав шанс выбраться из нищеты, Голландия лишила этих людей чувства социальной идентичности и понимания своего места в жизни.
Голландцы были пионерами и по части эмансипации женщин, и по части терпимости к гомосексуальным связям, и по части легализации легких наркотиков. Этот список предполагалось логически продолжить абсолютной толерантностью к мигрантам. Однако неожиданно оказалось, что толерантности вступили в непримиримое противоречие друг с другом.
Угроза либеральным ценностям стала исходить от тех, в отношении кого было проявлено столько терпимости – от мигрантов. Голландские мусульмане не признают женской эмансипации и не любят открытых демонстраций гомосексуальности. Национальные и сексуальные меньшинства неожиданно оказались в конфронтации. А их так любили объединять в либеральных декларациях!
Настоящая драма разыгралась внутри мусульманского сообщества: обнаружились «отщепенцы», отколовшиеся от религии и ставшие, как это обычно бывает, наиболее жесткими и непримиримыми критиками ислама. Среди них – немалое количество иранцев, сбежавших после победы исламской революции, в том числе женщин.
Одна из них, беженка из Сомали Айаан Хирси Али, по-видимому, косвенно спровоцировала убийство ван Гога. Пять лет назад она была одним из наиболее известных общественных деятелей Голландии, членом парламента. Для постоянной охраны Хирси была выделена целая бригада, ее появление в мусульманском квартале означало мгновенное начало беспорядков. И все потому, что Хирси стала сценаристом фильма «Повиновение», в котором высказалась по поводу роли женщин в исламских культурах. Тео ван Гог также участвовал в производстве этого фильма, и многие думают, что это стоило ему жизни – ведь после убийства Боуери оставил письмо с обращением к Хирси.
Одна из провокативных идей Хирси была такой: задать вопрос 12-летним голландским мусульманам, что для них важнее – голландская конституция или воля Аллаха. Как нетрудно догадаться, дети выбрали второе. На Хирси накинулись все – и мусульмане, и немусульмане. Ее обвинили в разжигании розни и подрыве общественной стабильности.
А она ответила, что просто заставляет посмотреть правде в глаза. И, в свою очередь, обвинила европейцев в том, что они без боя сдают свои ценности – Просвещения, Свободы, Равенства – в угоду мракобесным предрассудкам родоплеменных обществ.
И это еще один важный поворот мысли. Проблемы с марокканскими мигрантами в Голландии связаны не столько с особенностями ислама как религии, сколько с тем, что выходцы из Марокко – это, по сути, люди, живущие в другом времени, когда толерантность еще не стала общественным знаменем, а патриархальные устои являются столпом всей системы общественной морали. Внушить этим людям универсальные ценности – значит стереть их собственный культурный код, который должен был бы изменится в процессе длительной эволюции, как это произошло в Европе.
Посмотрим правде в глаза – Россия тоже живет в другом времени, чем Европа, отставая лет на 100-200. Поэтому, если изучить европейский опыт и сделать соответствующие выводы, есть шанс, что противоречия с мигрантами из Средней Азии не будут носить столь драматический характер.
Однако необходимо понять: если мы хотим, чтобы мигранты второго поколения стали полноценными россиянами, а не балластом на дне общества, необходимо обеспечить им не только работу, но и возможности для социального развития, вертикальной мобильности и самоуважения. Ислам сам по себе не представляет угрозы – он не более агрессивен, чем иудаизм или христианство.
Опасным он становится в руках людей, попавших в «машине времени» в чужое, страшное и непонятное общество, в котором они не могут найти свое место.