В России должны быть другие несогласные
Июль 6th, 2018
Сказать, что совершаемые с завидной регулярностью пляски власти и «несогласной» оппозиции на Триумфальной Площади, навевают на стороннего зрителя смесь тоски и изумления – значит ничего не сказать. В самом деле, почему одни с упорством Буратины долбятся именно об эту площадь, а другие столь же упорно препятствуют мероприятию именно этих людей именно в этом месте? Подобное взаимное упрямство напоминает более всего столкновение двух баранов. Но, всё не так просто. Основной предмет тяжбы между властями и «несогласными» на Триумфальной площади, с присущей ему точностью, обозначил Константин Крылов, пребывавший на этой площади в качестве наблюдателя.
«Люди настаивают на том, чтобы власть соблюдала конституционную норму — свободу собраний. Вообще говоря, знаменитые Четыре Свободы, «Четыре С» — свобода совести, слова, собраний и союзов — были обещаны русскому народу ещё в приснопамятном манифесте от 17 октября 1905 г., подписанный государем Николаем II. «На обязанность правительства возлагаем Мы выполнение непреклонной нашей воли: даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов». В дальнейшем это дело замотали полицейскими циркулярами и разъяснениями (ох уж эти разъяснения), а потом и вовсе взяли назад. А ведь слово царское назад не берётся — и кончилось это для всех участников крайне плохо.
Примерно то же самое произошло с Конституцией РФ. Сама по себе сомнительная и скверного качества (я уж не говорю, как она принималась — срам и ужас), она всё же содержит упоминания об основных правах человека и гражданина. В частности, тридцать первая статья указанной Конституции гласит — «Граждане Российской Федерации имеют право собираться мирно, без оружия, проводить собрания, митинги и демонстрации, шествия и пикетирование». Она соответствует подписанной Россией Конвенции о защите прав человека и основных свобод (статья 11), Всеобщей декларации прав человека (п. 1 статья 20) и многим другим документам, крайне уважаемым в мире. Ограничения этого права допускаются в ситуациях типа эпидемии или вооружённого мятежа. И то — «ещё докажите».
Всё верно. Борьба власти и непримиримой оппозиции в последние годы свелась к боданию вокруг этого единственного права и этой единственной свободы. Всё остальное – права национальные, социальные, политические, свобода слова или совести, оказались сем-то второ- и даже третье- степенным. «Дайте нам собираться где и когда мы хотим!» – провозглашают оппозиционеры. «Никогда! Что угодно, только не это!» – отвечают власти с помощью вывернутых рук и занесенных дубинок.
Но, перед нами не состязание упрямств. Перед нами борьба за плацдарм. Обе стороны прекрасно понимают, что именно злоупотребление свободой собраний лежит в основе современных технологий государственного переворота. Не случайно, что после переворота 2004 года на Украине именно по этому направления гайки российскими властями были завинчены до предела. Чтобы совсем не рыпались. Ни с одной другой свободой такого не произвели. Только тут – Больше двух не собираться…
При этом нельзя сказать, что опасения властей не оправданны. Все, кто говорят, о “мифическом призраке оранжевой революции” – просто бесстыжие лжецы. События в Молдавии в прошлом году и в Киргизии в этом показали, что технология по прежнему работает. И понятно, в общем, и то, что те люди, которые ходят на Триумфальную площадь, прекрасно понимают, что они борются именно за подобную возможность смены власти. Не просто за право собираться, а за возможность начав со сбора под невинными лозунгами перейти к решительным действиям. Их интересует именно это, а не «свобода высказать своё мнение», которая, как ни крути, в России присутствует.
И здесь мы сталкиваемся с главной проблемой. Фактически агрессивное заворачивание гаек и пресечение потенциального зла в самом начале говорит именно о тотальной беззащитности нашего государства. О том, что оно не может провести некую легальную грань между Можно и Нельзя и строго действовать по ней.
Хорошо известно, что свободу граждан может себе позволить только сильное государство. Проводить многотысячные митинги у Белого Дома можно позволить себе именно потому, что как-только демонстранты начнут ломать забор, на них тут же посыплется шквал резиновых, а затем свинцовых пуль, выпустят газ, сорвутся собаки. В общем всё будет коротко, жестоко и безальтернативно.
И, напротив, оранжевая революция – удел слабых государств, имеющих неверные полицейские части, незначительную силу и авторитет для поддержания порядка. Наше государство не то что слабое, но скорее крайне неуверенное в себе и в своем народе. У нас, увы, за прошедшие два десятилетия сформировалось антинародное государство в худшем смысле слова – оно боится и ненавидит народ гораздо сильнее, чем народ боится и ненавидит его. У этого, впрочем, есть веские исторические причины. И опыт бунтов XVI-XVIII века, и опыт четырех революций ХХ века доказал, что бояться тут, в общем, есть чего и отпускать процесс на самотек – неразумно.
Но сейчас наше государство демонстрирует именно чрезмерный страх, руководствуясь максимой коготок увяз – всей птичке пропасть. Если дать этим людям собраться в том месте, где они хотят и в той численности, которую они хотят, то лавину уже будет не остановить, они захватят место, соберут сторонников, пойдут на штурм, милиция изменит и разбежится и, в итоге, всё…
Ну насчет милиции начальству лучше знать. Но вот, опять же, что характерно – так же твердо оно уверено и в том, что и сам народ никакого сопротивления этой агрессивной революционной толпе не окажет (а если и окажет, то будет только хуже). Тактику “партизан порядка” начальство, конечно, старается использовать. Но только под строгим присмотром, так что это не “партизаны”, а толпа, которая, ежели что, окажется первой жертвой другой толпы. Никакого собственного стержня и готовности защищать порядок там не чувствуется, несмотря на долгие и успешные тренинги (впрочем, насколько известно автору, на играх в «Зарницу», то есть в революцию, которые порой практикуют «молодежки» команды «революционеров» систематически выигрывают у команд «контрреволюционеров», если последние не применяют грубой физической силы).
При этом та политическая поляризация, которая имелась еще несколько лет назад среди общественных сил, не являющихся властью, всё уменьшается и уменьшается. Поскольку пресс давит на всех, то противоположные лагеря теснее прижимаются один к другому. Сотни людей, которые пять лет назад взяли бы в руки автомат и лично бы положили бунтующих собирательных Шендеровичей, сейчас миленько тусят с ними рядом и выражают разве что легкую брезгливость. По мере того, как пресс давит всё сильнее, обратное давление на него тоже усиливается и ставновится однонаправленным.
Единственное, что остается власти в этой ситуации, – это Давить в Зародыше. Если зародыш хоть немного разовьется, то контролировать ситуацию будет невозможно (или, по крайней мере, само наше начальство уверено в том, что контролировать ситуацию на более поздних стадиях оно не может).
При этом объективно все понимают ненормальность ситуации. В государстве, где в общем и целом провозглашаются и даже соблюдаются основные свободы (а за пределами произвола отдельного взятого чиновника или милиционера они обычно соблюдаются), одна из официально признанных и провозглашенных свобод попирается демонстративно и весьма грубо. Политические лидеры, которые подчеркивают свой статус цивилизованных лидеров, постоянно вынуждены как-то объясняться, почему такое происходит. Объяснения, по сути верные (ведь те, за кого ходатайствует мировое сообщество действительно хотят плохого, а за тех, кто плохого не хочет, обычно никто и не вступается), но выглядящие всё равно странно… В конечном счете и в США, и в Европе – полно политических сил, которые хотели бы скинуть свои правительства, в том числе и без всяких выборов, но таких мер подавления политический процесс не требует (хотя всякое, конечно, бывало – вы не забыли по какому случаю был учрежден праздник 1 мая?).
Как следствие этой ненормальности, логика политического процесса потребует, рано или поздно, уступить требованиям несогласных и прочих и дать-таки им возможность собираться там, где они хотят. Но проблема в том, что, скорее всего, это с высокой вероятностью приведет к тем самым последствиям, которых власть пытается избежать с помощью репрессивной политики. В «освобожденной» для митинговой активности Москве действительно постепенно начнутся массовые беспорядки, Триумфальная площадь и в самом деле станет сборным пунктом для похода на Кремль, предводительствуемого Лимоновым, Каспаровым и Шендеровичем, несколько обалдевшими от того, что «эти прогнулись». Сопротивления и в самом деле оказываться не будет, как потому, что милиции это сопротивление запретят, так и потому, что она сама устанет от амплуа «плохих парней» (а нынешнее разоблачение милицейских безобразий при отсутствии попыток эти безобразия как-то устранить весьма способствует такой усталости). Фактически десубъективизированные общественные силы, которые имеют программы, сильно отличающиеся от программы демшизового ядра «несогласных», так же никакого сопротивления оказать не смогут, у них не будет для этого ни политической мобилизованности, ни политического резона.
То, что подобные эксцессы будут строить весьма дорого не только в случае победы, но и в случае поражения оппозиции, сомневаться не приходится. Тому ручательство – исключительная агрессивность, вскипающая в этой среде, лелеющей мечты о люстрациях и мордобитиях по адресу всех «слуг режима», а так же и крайняя скудость политических лозунгов, фактически сводящаяся к тому самому «долой режим». Фактически, единственным оппонентом власти оказываются худшие из возможных деятели с худшей из возможных программ, которые борются с властью исключительно за легализацию своего права эту власть свергать путем «изненасилования». Все остальные общественные группы либо растаскиваются по сторонам этого конфликта, либо, по большей части, перемещаются в зрительный зал, покорно ожидая своей судьбы и молясь, что ничего не произойдет…
Свои плюсы в подобной тактике со стороны власти есть. Эта «игра на понижение» действительно всё больше и больше социально маргинализовала оппозицию, превращая её в нечто, не заслуживающее ни уважения, ни доверия. Ассоциировать себя с подобными маргиналами разумному человеку не хотелось и не хочется. Это, с одной стороны, но, с другой, формирование конфликтной пары из такой «оппозиции» и присяжного пребывания в партии начальства, ведущего к апологетике всего и вся, от 282 статьи, ЕГЭ и политических особенностей Чеченской республики, до Евсюкова, давящих детей прокурорш и закона № 308243-5. Либо ты принимаешь на свою совесть всю эту свистопляску, либо ты за Шендеровича вместе с его матрасом (опять же, характерная деталь, чтобы дискредитировать этого русофобского негодяя факта его русофобии почему-то оказалось недостаточно, потребовались Муму и её матрас).
Так или иначе, сжатие политического пространства и пространства публичных дебатов до выбора между группкой злонамеренных постинтеллигентов и не слишком уверенным в остроте собственных штыков охранительством – это дурное, катастрофичное сжатие, которое грозит коллапсировать до черной дыры.
В России должны быть другие политические силы, кроме начальников и «несогласных». В России должны быть другие несогласные, кроме несогласных на «Россию при Путине». В том числе должны быть и несогласные с несогласными, но только свободные от болезненного начальстволюбия. В России должны быть другие политические темы, кроме права Алексеевой и Каспарова на свободный проход по Триумфальной площади 31 числа. Выбор между самодовольством держиморды и кровавой анархией, должен перестать быть единственным выбором, который стоит перед нацией, поскольку такой выбор всегда заканчивается одним и тем же. Сперва, – кровавой анархией. Затем, — самодовольством нового держиморды.